Что говорят юристы, которые некогда представляли в суде самых известных преступников.

Джон Генри Браун – адвокат Теодора Роберта Банди, одного из самых известных серийных убийц, действовавшего в США в 1970-е годы. Он признался в 30 убийствах девушек, но его жертв, как полагало следствие, могло быть значительно больше; казнен в 1989 году.

Спектакль – часть профессии. Я к этому пришел совершенно естественно: в средней школе я увлекался театром.

Во мне воспитывали неприятие смертной казни, но, когда мою подругу жестоко убили в 1969 году, я подумал: "Дайте мне только найти того парня, который убил Дебби, уж я о нем позабочусь". Это прозвучит как бред, но подруга как-то явилась мне во сне. Она никогда не поддерживала смертную казнь, поэтому и я снова начал бороться с применением высшей меры, отчасти в память о Дебби.

Обычно я налаживаю с клиентом эмоциональный контакт, но Тед Банди был образцом врожденного зла. У меня не было к нему сочувствия, но я хотел спасти его от казни. Временами он был умен и обаятелен. Когда просто сидишь и разговариваешь с ним, он кажется нормальным. Он очень хорошо исполняет свою роль и может идеально манипулировать людьми. Тед однажды рассказал мне, как в младшей школе он посадил белых мышей в загончик, а потом садился рядом и выбирал, каких он пощадит, а каких убьет. Так же было и с женщинами. Контроль – вот чего он хотел. Но Тед сказал мне кое-что, показавшее, что по крайней мере на 2% он не социопат. Он сказал: "Джон, я хочу быть хорошим человеком, просто я им не являюсь".

Он говорил, что я так долго был его адвокатом (он постоянно увольнял своих юридических представителей), потому что мы очень похожи. Он копировал мою мимику, носил такую же, как у меня, одежду. От этого у меня мурашки бежали по телу. Что ж, он отказался признать себя виновным, мне пришлось спасать его жизнь. Я защищал Теда, но вместе с тем и защищал убитых им женщин. Меня самого это не смущало, в отличии от многих вокруг.

Мой отец как-то сказал: "Чтобы сохранять в нашем обществе свободу и демократию, кто-то должен делать такую работу, и делать хорошо, – потом помолчал и добавил. – Мне только жаль, что это ты". И я чувствую то же самое.

Ирвинг Канарек защищал Чарльза Мэнсона, лидера коммуны "Семья", члены которой в 1971 году убили беременную жену режиссера Романа Полански актрису Шэрон Тейт и еще шестерых человек. Мэнсон скончался в возрасте 83 лет в тюрьме штата Калифорния.

У меня бывали клиенты, которые с головой ушли в криминал, но их вину прокуроры не могли доказать. А раз доказательств нет, то и вины нет. В таком случае человек может быть свободен. Это американское правосудие.

Я легко решился взять дело Мэнсона. Моей целью было опровергнуть приемлемые с точки зрения закона доказательства, а их количество было мизерным. Обвинение основывалось на неподтвержденных слухах, что он якобы сказал тому парню совершить налет на дом Тейт; это нельзя было использовать в качестве доказательства в суде. Совершенно ясно, что с юридической точки зрения он был невиновен. Не было никаких свидетельств, что он связан с теми убийствами.

Газеты, журналы, фильмы подогревали любопытство публики: Мэнсон как воплощение человеческого зла. Чарли не был монстром. Таков будет вывод, если взглянуть на законные доказательства; если смотреть на него [Мэнсона] с объективной позиции, он приятный человек.

Я много размышлял над юридической стороной дела. А на той его стороне, где разворачивалась человеческая трагедия, я почти не бывал. Там много мифов; например, говорят, что ребенка извлекли из тела Тейт. Это неправда. Раны были нанесены не в живот, а в основном в области груди. Я не слишком-то много размышлял о [Тейт и других жертвах], потому что они стали жертвами конфликтов, к которым Чарли не имел никакого отношения. Я думаю, его прямое участие в преступлении было до прискорбного преувеличено.

К тому моменту, как я посетил дом, тела уже убрали. Место преступления было, я бы сказал, техническим. Ничто само по себе там не ужасало. Мелом было отмечено, где лежали трупы. Так что тут не было ничего потрясающего, как многие люди воображают. Я думал об этом без всяких эмоций. Жертвы – часть дела, но они не так уж материальны. Бывали дела, из-за которых я терял сон, но не в этом случае.

Люди меня спрашивают, чувствовал ли я когда-то, что нахожусь рядом со злом, а я не знаю, что им ответить. Чарли не преследует меня в снах, я даже думаю о нем очень редко.

Всякий раз, когда кто-то убит или ранен, я испытываю сожаление. Убийство малопривлекательно. Но я никогда не защищал преступников, чьими жертвами были дети.

Лоренс Ли в 1993 году представлял в суде 10-летнего Джона Венеблса. Мальчик обвинялся в похищении из торгового центра и убийстве двухлетнего Джеймса Балджера. Венеблс и соучастник его преступления Роберт Томпсон были признаны виновными и стали самыми юными убийцами в истории Объединенного Королевства. В 2001 году Венеблс был освобожден досрочно.

Кажется, это был звонок судьбы. Телефон звонил возле комнаты солиситоров в суде Ливерпуля. Он звонил всегда, и никто никогда не подходил ответить. Кроме того дня, когда снял трубку я. Голос спросил: "Там поблизости нет Лоуренса Ли?" От удивления я чуть не выронил трубку.

Я занимался многими делами о наркотиках; убийствами редко, лишь несколько весьма серьезных стрессовых случаев. К такому не подготовишься.

Я отправился на Лоуэр-лейн [в полицейский участок] и встретился с мальчиком. Он выглядел скорее на восемь, чем на десять лет и при первом допросе был настолько убедителен, что я поверил, будто его не было поблизости от торгового центра Strand. Он сказал, что вместе с Робертом Томпсоном был на Каунти-роуд, неподалеку от футбольной площадки.

После перерыва начался второй допрос, и ведущий его офицер сообщил: "Мы говорили с Робертом, и он признался, что вы были в Strand". "Мы не были в Strand, мы были на Каунти-роуд, я же сказал", – ответил мальчик. Молчание. "Ну, мы были в Strand, но к ребенку не прикасались". Этот момент мне был знаком. Он [Венеблс] выл и кричал, вскочил со стула, стал хвататься за маму, за полицейского. С того момента я знал, что это будет тяжкий путь.

Тем же вечером я смотрел Crimewatch (британская ТВ-программа о нераскрытых преступлениях, рассчитанная на помощь аудитории) и видел паренька, похожего на Джона Венеблса, на нем была куртка горчичного цвета. Я не мог уснуть. Утром перед уходом на работу я выглянул в окно, и мне показалось, что на стене через дорогу сидит уродливая фигурка ребенка. Я надел очки, оказалось, что там было что-то совершенно безобидное. Я не мог дождаться, когда вернусь в полицейский участок. Я ворвался в комнату и спросил Венеблса: "Какого цвета твоя куртка?" А он сказал: "Горчичного".

Постепенно он рассказывал о случившемся в Strand все больше. Он говорил, что они просто слонялись в том районе, но не делали ничего плохого. Во время ланча я ушел, чтобы дать ему передышку, а когда вернулся около двух, мне сказали, что он сознался в убийстве Джеймса. "Мы убили Джеймса. Пожалуйста, скажите его маме, что я сожалею".

Решение взяться за это дело было продиктовано смесью принципиальности и прагматизма. Юрист по уголовному праву, который отказывается от дела об убийстве, каким бы кошмарным оно ни было, не должен заниматься правом, вот и все. Если у тебя есть амбиции, ты, конечно, возьмешься. Меня преследовали кошмары – повторяющийся сон о том, как я выпадаю из поезда на аттракционе "комната ужасов" на ярмарке и он переезжает меня. Процесс закончился в ноябре, но от кошмаров я не избавился до января, когда уехал в отпуск. У меня были жуткие флешбэки. В день перед первым днем слушаний в суде мне пришлось посмотреть видео, на котором отыскивают труп. Я снял очки, чтобы не видеть. В тот же день мне пришлось идти в полицию, чтобы прочитать отчет патологоанатома. Больше всего меня потряс листок с дерева, прилипший к ступне. Я заплакал. Ужасно.

Судья Морланд дал [Венеблсу] восемь лет, но это вызвало протест со стороны семьи Балджера. Министр внутренних дел консерватор Майкл Говард увеличил срок до 15 лет. Когда мальчики решили обжаловать решение в ЕСПЧ, я перестал быть юридическим представителем Венеблса. До того момента я навещал его в следственном изоляторе. С начала процесса прошел год; королевский адвокат Брайан Уолш сказал, что каждый раз, как Венеблс видел меня, это возвращало его в прошлое, и что настало время начать перестраивать его жизнь. Мы решили, что наилучшим способом для этого будет нанять другого адвоката.

Венеблс, очевидно, сумел провести комиссию по условно-досрочному освобождению, потому что он снова нарушил закон (в 2010 году он попал в тюрьму за распространение в сети непристойных фотографий с детьми). Я был поражен. Вероятно, мне нечему было удивляться. Я всегда знал, что они могут быть на воле, но не освободятся никогда. 

Если бы я сейчас его встретил, я бы, наверное, спросил, почему он снова нарушил закон. "Не хочу знать о 1993 годе, – сказал бы я, – но тебе был дан шанс изменить свою жизнь, что же пошло не так?"

Репутация адвоката в деле Балджера – это не клеймо, но процесс оказал на меня глубокое воздействие. Еще долго после завершения дела я не мог работать. У меня был, как я окрестил это, "пост-балджеровский синдром". Для меня было жизненно необходимо выговориться. Не хочу сказать, что я мог закончить в клинике для душевнобольных, но все же хорошо выбраться из этого кошмара.

Уильям Келли был адвокатом Чарльза Нга, признанного виновным в убийстве 11 человек. В середине 1980-х вмести с Леонардом Лейком они похищали, пытали и убивали людей в одинокой хижине у подножия гор в Сьерра-Неваде. В настоящее время Нг находится в тюрьме Сен-Квентин в ожидании исполнения смертного приговора.

Единственное, в чем я был действительно хорош, – это выступления в суде. Если тебе нравится быть в зале суда – а мне нравилось, – то это может быть настоящим взрывом, выбросом адреналина. Особенно если случай интересный.

С моими клиентами я никогда не устанавливаю эмоционального контакта. Я однажды сделал такую ошибку, и она меня наизнанку вывернула. Пожалуй, я довольно меркантилен. Просто приводите их, и я их защищу. Так юрист совершенствуется.

Для меня дело Чарльза Нга было вершиной. Даже сама по себе просьба стать его адвокатом польстила мне. Меня заставило поколебаться вовсе не то, что подзащитный был монстром, а объем работы. Я не ошибся: на это дело ушло шесть лет.

Был ли я в ужасе от моего клиента? На месте убийства о таком просто не думаешь; думаешь только, что дойдешь до пределов ада, чтобы защитить этого человек так эффективно, как только можешь. Ты хочешь доминировать, хочешь победить противника. Сойдет подзащитному с рук преступление или нет – зависит от присяжных. 

Необходимо было попытаться понять Чарльза Нга, чтобы защитить его. В наших отношениях не было настоящей сердечности, потому что он постоянно критиковал меня. Однако я объяснил ему, что я опытный юрист и все будет по-моему.

Видеозапись была жестокой. Когда я впервые ее увидел, я сказал себе: "Ух ты". А еще я подумал: "Черт, это скверное доказательство". На одной записи была Бренда О'Коннор. Она хотела знать, где ее ребенок, сопротивлялась, спорила и бесновалась. Они [преступники] сказали: "Мы унесли отсюда твоего ребенка, с ним все в порядке". Это было неправдой, ребенок так и не был найден. Они потом положили ружье на стол, как бы говоря: "Теперь ты наша". После просмотра – ошеломленное молчание. Не помню, спал ли я в ту ночь, предполагаю, что нет. После этого я с десяток раз пересматривал записи. Психологическое воздействие таким образом уменьшается, начинаешь искать зацепки. 

Зал суда был полон, ни одно место не пустовало, и так каждый день в течение всего процесса. Некоторые из родственников жертв ненавидели меня. Нельзя успешно вести дела об убийствах, если в своем отношении к жертвам даешь волю эмоциям. Нужно быть очень, очень объективным. И холодным. В некоторой мере можно посочувствовать – скажем, в первый день слушаний, когда они плачут на галерее. Но как только молоток совершает удар и игра начинается, то все, они просто больше не являются частью твоих занятий.

Нужно уметь предсказывать, когда тебе нужна реакция присяжных, знать, на какую кнопку надавить. Зал суда – это театр убеждения. И ты проделываешь то, что тебе нужно, – в границах этики.

Когда дело закончилось, я был измотан. Я все бросил и махнул в Ирландию. "Гинессо-терапия". "Гинесс" и гольф.

Серьезно, я рад, что на моем счету дело Чарльза Нга, но снова я бы за такое не взялся. Это вытягивает из тебя слишком много сил и эмоций. У меня были отношения, которые закончились, и ощущения очень похожи на те, что остались от этого дела: нечто, что никогда не оставляет тебя. 

На каминной доске у меня стоят несколько фигурок оригами, сделанных Чарльзом. В этом есть определенная странность. Он был артистичным, очень креативным парнем. Мне нравится искусство. Поделки напоминают мне об этом опыте.

Адвокату Павлу Иванникову пришлось защищать "битцевского маньяка" – Александра Печушкина. Он получил такое прозвище из-за того, что нападал на людей в московском Битцевском парке. Людей убивал ударами молотка по голове и прятал тела. Почти все жертвы маньяка – его знакомые. Виновен в 48 убийствах. Сам заявил о 63. В 2007 году приговорен к пожизненному заключению.

В районную коллегию пришел запрос, требовался государственный защитник, обязательно мужчина. Мужчин в коллегии двое: Иванников и его начальник. Так Иванников и познакомился с Александром Печушникины.

Ощущение Иванникова как человека не отличались от общественного мнения. Но в силу профессионального долга эти ощущения приходилось оставлять за дверью зала судебного заседания. На процессе Александр Печушкин вел себя вызывающе. Он не только признался в убийствах, но и гордился ими, называя себя прокурором, судьей и палачом в одном лице. Общение с подзащитным потребовало от адвоката Иванникова большой выдержки. Маньяк часто говорил ему: "Хороший вы человек, Павел, вас приятно было бы убивать". Когда адвокат спросил, кого бы маньяк хотел еще убить, если бы был на свободе, маньяк набросал список из 10 фамилий. Под номер один туда вошел Иванников.

Я спросил, почему, я же тебя защищаю, делаю для тебя хорошо, делаю, что могу. На что он ответил, что дело не в этом. Он получает удовольствие не от того, что убивает кого-то, кто делает плохо, он получает удовольствие от самого процесса. Одна из намеченных его жертв, которую привозили к нему уже после задержания – его тайная школьная любовь, которую он хотел убить. Хочу напомнить, что 2 последние жертвы – были его знакомые женщины. До этого были только мужчины.

Источники: The Guardian, ПРАВОдник, СТВ.

Обновлено 20/08/19 18:38:

Подпишитесь на наш
Блоги

Адвокат дьявола

15:57, 12 апреля 2019

Автор: Мортиша Аддамс

Комменты 74

C

Не знаю как в Европе и России, а в США адвокат не может бросить клиента просто потому, что выяснилось, что тот виновен. Обычно на момент начала дела адвокат еще не знает, виновен клиент или нет. Даже признание ни о чем не говорит: психически нестабильные люди, например, ложно себя оговаривают. А дальше у адвоката должны быть очень веские причины, чтобы устраниться от дела, причем "мне страшно и противно от преступлений моего клиента" - не вариант. Поэтому если на начальном этапе взялся за дело - надо его продолжать, причем максимально качественно в рамках закона.

Аватар

Чтобы сохранять в нашем обществе свободу и демократию, кто-то должен делать такую работу// Да. кто-то должен делать. Особенно учитывая, что невиновные бывает под раздачу попадают.

F

Жду продолжения сериала - Лучше спросите Сола. Там сериал и начинается с судебного заседания где ему каких-то отморозков нужно защищать. Лучший из сериалов что я смотрела.

A

Какой страшный последний комментарий от убийцы, хотел убить тайную школьную любовь. Она столько лет жила и не знала, что ее жизнь на волоске...профессии разные, и врач обязан спасти убийцу, и государственный адвокат обязан защищать, какое счастье, что по профессии я никогда не буду в этой ситуации выбора. Это ужасно...

Аватар

Выдержке Иванникова впору позавидовать, ей богу. На Пичушкина по телеку без содрогания не взглянешь, а тут тесное взаимодействие, да ещё и защищать его. Хотя там и так все было ясно, что будет пожизненное, адвокат - всего лишь формальность.

Подождите...